Уйти, чтобы вернуться - Страница 5

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

— Скучная она была, хоть в петлю лезь! Ни разу не слышал, чтобы она засмеялась, — заявил Саймон.

— Да, твои шутки ее не веселили. Доедай быстрее, я хочу на боковую.

— Если ты не признаешься, что тебя гложет, я примусь заказывать десерты и не остановлюсь, пока смерть не разлучит нас.

Эндрю посмотрел другу в глаза.

— Была у тебя в юности девушка, которую ты с тех пор не можешь забыть? — спросил он, одновременно сделав знак официанту, чтобы принес счет.

— Так и знал, что работа тут ни при чем!

— Ошибаешься, я тружусь над потрясающим сюжетом. Мерзкая, прямо-таки тошнотворная история!

— О чем?

— Профессиональная тайна!

Саймон оплатил счет и поднялся из-за стола.

— Давай немного пройдемся, мне хочется подышать воздухом.

Эндрю натянул плащ и вышел на улицу вслед за другом.

— Кэти Стейнбек, — пробормотал тот.

— Кэти Стейнбек?

— Так звали мою юношескую любовь. Я отвечаю на твой вопрос, заданный пять минут назад, если ты забыл.

— Ты никогда мне о ней не рассказывал.

— А ты никогда не спрашивал, — отрезал Саймон.

— Вэлери Рэмси.

— То есть тебе совершенно наплевать, что мне так нравилось в Кэти Стейнбек. Ты задал мне этот вопрос с одной целью: потрепаться про свою Вэлери.

Эндрю ухватил Саймона за плечо и потащил к короткой лесенке, спускавшейся в подвал маленького кирпичного строения. Там располагался бар «Федора», где некогда, в молодости, выступали такие музыканты, как Каунт Бейси, Нэт Кинг Коул, Джон Колтрейн, Майлз Дэвис, Билли Холидей, Сара Вон.

— Ты считаешь меня эгоистом?

Саймон не ответил.

— Наверное, ты прав. Я столько лет подводил итоги чужих жизней, что в конце концов решил, будто мною самим заинтересуются только тогда, когда я займу место среди покойников.

Устроившись у барной стойки и подняв рюмку, Эндрю стал громко декламировать:

— Эндрю Стилмен, родившийся в тысяча девятьсот семьдесят пятом году, проработал большую часть жизни в знаменитой «Нью-Йорк таймс»… Вот видишь, Саймон, это как с докторами: сами себя они оперировать не могут, руки дрожат. Тем не менее это азы ремесла: самые хвалебные слова принято приберегать для покойников. Итак. Эндрю Стилмен, год рождения тысяча девятьсот семьдесят пятый, много лет трудился в «Нью-Йорк таймс». Головокружительный взлет его карьеры пришелся на начало 2020-х годов: он стал главным редактором. Благодаря ему газета обрела новое дыхание и превратилась в одно из самых уважаемых в мире ежедневных изданий… Я не перебарщиваю?

— Только не начинай опять с начала!

— Потерпи, дай дойти до конца! Я и твой некролог составлю, вот увидишь, будет забавно!

— В каком возрасте ты намерен сыграть в ящик? Хочу знать, сколько еще продлится этот кошмар.

— Кто знает? Медицина идет вперед семимильными шагами… На чем я остановился? Ах да: благодаря ему, тра-та-та, газета обрела прежний престиж. В 2021 году Эндрю Стилмена наградили Пулитцеровской премией за его провидческую статью о… сейчас еще не знаю о чем, уточню позже. Это послужило темой его первой книги, принесшей ему множество наград и ныне изучаемой во всех университетах…

— «Трактат о журналистской скромности» — вот название этого шедевра, — смеясь, подхватил Саймон. — А Нобеля когда получишь?

— В семьдесят два года, я как раз к этому подхожу. Завершив свою блестящую карьеру и уйдя с поста генерального директора, он вышел в отставку, и в следующем году ему вручили…

— Постановление об аресте за умышленное убийство — причинение смерти лучшему другу посредством нестерпимой скуки.

— Где твое сочувствие?

— А чему тут сочувствовать?

— У меня тяжелый период, Саймон. Одиночество замучило, и это ненормально: я ценю жизнь, только когда одинок.

— Тебе скоро сорок, в этом все дело.

— Спасибо тебе. Остается только дождаться этого переломного момента. Нет, просто у нас в газете атмосфера вредная для здоровья, все мы там живем под дамокловым мечом. Вот и захотелось немного бальзама на сердце… Кем она была, эта твоя Кэти Стейнбек?

— Моей преподавательницей философии.

— Да ну? Вот бы не подумал, что девушка, озарившая твою юность, была… в общем, уже не юной.

— Жизнь — сложная штука: когда мне было двадцать, мою фантазию будили женщины на пятнадцать лет старше меня, а теперь, в тридцать семь, у меня кружится голова от тех, кто на те же пятнадцать лет меня моложе.

— Все дело в твоей голове, старина.

— Не расскажешь мне подробнее про свою Вэлери Рэмси?

— Я столкнулся с ней на прошлой неделе, когда вышел из бара «Мариотта».

— Понятно…

— Ничего тебе не понятно! Я сох по ней еще в школе. Когда она сбежала из нашего городка, как воровка, заметающая следы, я несколько лет не мог ее забыть. А если начистоту, то я до сих пор не уверен, что мне действительно удалось ее забыть.

— И теперь, встретив ее, ты был жестоко разочарован.

— Наоборот, в ней что-то переменилось, и она теперь волнует меня еще больше.

— Она стала женщиной — как-нибудь на досуге я тебе растолкую, что это такое! Ты хочешь сказать, что снова в нее влюбился? «Эндрю Стилмена прямо посреди 40-й улицы сразила любовь с первого взгляда» — вот это заголовок!

— Я пытаюсь тебе объяснить, но ты не понимаешь. Я потерял покой, а этого со мной давненько не случалось!

— Ты знаешь, как с ней связаться?

— Завтра мы вместе ужинаем. У меня мандраж, будто я сопливый мальчишка!

— Откровенность за откровенность: сдается мне, этот мандраж нас никогда не покинет. Спустя десять лет после смерти моей матери отец познакомился в супермаркете с женщиной. Ему было шестьдесят восемь, и накануне его первого ужина с ней мне пришлось везти его в город: ему приспичило купить новый костюм. В примерочной кабинке он принялся репетировать, что будет говорить ей за столом, стал спрашивать моего совета… Знаешь, как трогательно? Отсюда мораль: перед женщиной, которая нас волнует, мы всегда теряемся, и возраст здесь ни при чем.